Мы в социальных сетях:

О нас | Помощь | Реклама

© 2008-2025 Фотострана

Реклама
Получить
Поделитесь записью с друзьями
ВОСТОК | Wisdom & Beauty
ВОСТОК | Wisdom & Beauty
МАЛЬЧИК ШЕПТАЛ У МОГИЛЫ: “МАМА ЖИВА…” — ВСЕ СЧИТАЛИ ЕГО СУМАСШЕДШИМ, ПОКА…

Шестилетний мальчик сидел, точнее, кутался в слишком длинную куртку, и почти не мигая, смотрел на влажный холм земли. Он шептал: «Она всё ещё жива». Прохожие, поглядывая сочувственно, думали, что так говорит фантазия сироты, подождёт неделями, а плачет как все, перестанет. Ни один из них не ожидал, что тихий шёпот услышит человек, чьё имя обычно произносят под хруст бокалов и вспышки фотоаппаратов, Алексей Фёдоров, техномиллиардер и меценат.

Ветер кружил по кладбищу, будто пел старинную песню. Щёлканье ветвей, хруст подмёрзших листьев, всё сливалось в одно продолжительное эхо. Тропинка, от которой начинались ухоженные могилы, шла всё дальше, пока памятники не становились серыми, безымянными и одинокими. Именно туда сегодня привёл морозный воздух Ивана Кузнецова. Его худенькие колени врезались в землю перед надгробием, свежим до неприятного хлада. Камень был до обидного простой. Имя – Марина Петрова, дата смерти – всего две недели назад, и никакой фотографии. Куртка была велика, его капюшон спадал на плечи, а всё же ветер находил путь прямо к коже. Розовые пальцы судорожно сжимали вырванную травинку, будто в ней таился ключ к правде.

Иван говорил шёпотом, упрямо покачивая головой: «Она не ушла, она под землёй, я это чувствую». Ответом ему служили свист далёкой машины, скрип ворот входа, извиняющее «никого не интересует». Но в этот раз было иначе. В скрипе ворот появился второй звук, ровный шаг взрослого мужчины.

Алексей Фёдоров видел кладбище только с расстояния. Широкие клумбы благотворительных проектов, старинные склепы на фотогазетах и холодные сводки. Личная боль, похороненная в детстве, приучила его проходить мимо чужого горя. Сегодня, держа в перчатке букет тёмно-синих ирисов, он собирался отдать должное женщине, которую сам не сумел простить. Но судьба положила на тропу мальчика, маленькое неподвижное пятно возле свежего холма. И Алексей остановился.

Он медленно сошёл с главной дорожки, чувствуя, как тяжелее становится букет в руке. От земли пахло мокрой глиной и чем-то неприкасаемым. Он остановился в нескольких шагах.

«Привет!» — сказал он негромко, а затем уточнил: «Можно сесть рядом».

Мальчик вздрогнул, удивлённо вскинул голову, но не шевельнулся. Глаза его распухли от ветра и бессонных ночей.

«Ты знаешь, как услышать, дышит ли кто-то под землёй?» — спросил он, будто задавал самый обычный вопрос о погоде.

Алексей присел на корточки, не касаясь коленями земли. Пальто было слишком светлым для такой сырости, но он совсем забыл об этом.

«Не знаю», – ответил он медленно. «Но, думаю, детям вообще не стоит об этом думать. Они…»

Иван осмотрелся, будто взрослые закричат на него за страшное слово: «…они солгали. Сказали, что мама уснула за рулём. Она так не делала, она не садилась, если устала. И мне не дали её увидеть. Ни разу».

«Кто солгал?» Алексей понял, что сердце стучит быстро, как встарь, когда воспитатель читала вслух плохие приговоры сиротам.

«Люди из её работы», — шёпотом прокричал мальчик. «Мужчина, Виктор Смирнов. Зубы прямо белые, как у рекламы. И женщина. Она всё время улыбается. Даже когда зла. Ольга её зовут».

Имя Смирнова щёлкнуло Алексею по памяти. Пару лет назад его фонд платил за новые кровати в доме престарелых, директором там как раз был некий Смирнов.

«Почему ты уверен, что мама жива?»

Иван положил ладонь на мокрую землю. «Она зовёт меня. Во сне. Говорит: „Я рядом, малыш“».

Ответ мальчика ударил сильнее январского ветра. Алексей ощутил дрожь в пальцах и обхватил запястье, чтобы скрыть её. Он помнил, было время, когда сам видел умершую мать. Так ярко, что потом не чувствовал пола под ногами.

«Я тоже видел», — сказал он, и перевёл дыхание через нос, чтобы голос не дрогнул. «И тоже боялся сказать вслух».

«Вам верили?»

«Нет», — честно признался он.

Они молчали. В мокром воздухе тишина будто пульсировала. Наконец мальчик сказал: «Если её положили сюда живой, чтобы никто не узнал правду, это же убийство».

Алексей выпрямил спину. Слова прозвучали взрослее, чем шесть лет. «Да. И если это так, мы должны узнать».

Иван закрыл глаза, будто собирался с духом. «Тогда выясните, пожалуйста. Хотя бы спросите Землю, слышит ли она её дыхание».

У ворот заскрипели колёса, и старушка с лейкой, Татьяна Васильевна, подошла к ним, тихо переступая по мокрой гальке.

«Он каждый день здесь», — сообщила она Алексею, словно передавала секрет. «Сидит, шепчет: „Мама умерла неправильно“».

«Возможно, он прав», — ответил Алексей, скорее себе, чем ей.

Татьяна кивнула и ушла поливать розы к дальним оградам. Алексей протянул Ивану ирис, первый цветок за две недели на этом камне. «Я постараюсь помочь», — произнёс он.

Мальчик сжал стебель так, что белые костяшки побледнели ещё сильнее. Казалось, цветок опасно хрупок для такой просьбы.

Обычно Алексей Фёдоров не рассказывал журналистам про своё детство. «Детали личного в прошлом оставлю при себе», — улыбался он в интервью. Публика видела в этом утончённость. Истина была иной: слишком многое в нём кричало, стоило только позволить. Но в здании из стекла и титана, на двадцать третьем этаже, он оставался странником в коридоре памяти.

Ночью, когда город качался в огнях, Алексей сидел перед ноутбуком. На экране мигал одинокий курсор, рядом с фразой «Марина Петрова, медсестра». Ответов почти не находилось: некролог — «погибла в ДТП», короткая строка «оставила сына», и точка. Ни фотографий коллег, ни новостей о прощании.

Он закрыл ноутбук и стал у окна. Капли дождя стекали по вымершим улицам. Мужчина вспомнил приют в провинции, где маленькие руки собирали пазлы уже без матери, и сердце сжалось так, будто никогда не проходило детство.

Утром Алексей поехал к зданию, над дверью которого красовалась надпись «Сосновый приют». Бывшая церковь, побелка облупилась, колокольня спилена под офис. Пахло влажной хлоркой и старым линолеумом. За стойкой сидела женщина лет сорока, скучающе перелистывая журнал скидок.

«Марина Петрова», — сказал Алексей, стараясь держать голос уверенным. «А она…»

Женщина жевала жвачку. «Трагедия, ну… Уснула за рулём. Вы знакомы?»

«Не сказать. Держалась в стороне. Но, знаете, люди ломаются».

«Ломаются». Слово высекло искру злости: так называют тех, кого сами и ломают.

«Вы не подскажете, где её личные вещи?»

«Ничего не осталось», — равнодушно ответила она. «Документов не выдавали, да и кто заберёт?»

Выйдя из приюта, Алексей вдохнул холодное июньское солнце, будто пытался смыть запах равнодушия. Он записал номер таблички администратора, Ольга Р.. Дома он набрал номер старой знакомой, Елены Морозовой, с которой когда-то организовал выездные медосмотры. Трубка ответила сразу.

«Елена, я по поводу Марины Петровой».

Пауза. Алексей почти услышал, как замер её вдох. «Ты узнал?» — спросила она тихо.

«Что случилось?»

«Она звонила мне за неделю до…» Елена выбирала слово. «Говорила, пациенты уходят слишком быстро. Хотела огласки. И… А потом ДТП, сказали, была нестабильна».

«Это неправда».

«Ты кому-нибудь говорила?»

«Кому? Виктор Смирнов держит половину города на благотворительности».

Слова «нестабильна» и «ломаются» больно щёлкнули по памяти.

«Ты можешь встретиться завтра?»

«Конечно».

На следующее утро, под тихим стойким дождём, они сидели в небольшом кафе, с запахом ванили. Елена выложила на стол синий блокнот. «Марина просила: „Если со мной что-нибудь случится, сохрани. Здесь имена пациентов, даты смерти, пометка ДНП, видишь?“»

«Допуск на вскрытие без уведомления семьи», — прочитал Алексей. «Это незаконно».

«Я знаю». Слёзы Елены падали на страницу, как чернила. «Я боялась. Думала, правда не победит, только меня сломает».

Алексей коснулся её руки. «Если правда есть, она нужна». Он забрал блокнот.

В тот же день он созвал маленькое, но сильное звено: адвокат Сергей Демин, со специализацией на медицине, частный детектив Оксана Лыкова, судмедэксперт, профессор Светлана Игнатова. На экране переговорный детектив вывела статистику: за последние полгода в приюте умерло 16 стабильных пациентов. У каждого пометка «Не реанимировать», проставленная задним числом.

«Это рушит всю картину», – покачал головой Сергей. «Нужна эксгумация. Но, судья Михаил Соболев, у меня есть один», – вскользь заметил Алексей, вспоминая Михаила Соболева, которому его фонд когда-то отправил оборудование для апперблока.

Пока взрослые писали бумаги, Иван в приюте доставал из-под матраса старый кнопочный телефон матери. Батарея садилась, но в памяти остались видео. На одном Марина Петрова шла по ночному коридору и говорила в камеру: «Если вы смотрите это, значит, я не успела докричаться». Пациенты уходят, и кто-то помогает им уйти. За её спиной мелькала высокая фигура в костюме. Название файла было датировано ровно днём гибели.

Мальчик переслал видео на адрес электронной почты, написанной на визитке Алексея. Ночью ноутбук в квартире Фёдорова мигнул. Алексей открыл почту, увидел сообщение без тематики и встроенное видео. Через минуту после просмотра он..
Рейтинг записи:
5,0 - 0 отзывов
Нравится0
Поделитесь записью с друзьями
Никто еще не оставил комментариев – станьте первым!
Наверх